Елена Иваницкая - Один на один с государственной ложью
Согласиться с этим я не могу. Предполагаю, что исследователя подвела советская привычка читать между строк. Книжка Иконниковой и Лисовского – самое обычное пропагандистское сочинение, где пессимистических выводов нет и быть не может. Могут быть только отдельные недостатки отдельных недорослей, в целом же советскую молодежь «отличает политическая принципиальность, гражданская ответственность, общественная активность» (С. Иконникова. В. Лисовский, с. 99). Соавторы признают, что на диспутах «порой» (с. 97) слышали политически наивные высказывания. Но и только. В рамках отдельных недостатков. А идеал молодежи, настаивают соавторы, – «человек, любящий свою Родину, любящий литературу и искусство, модно и элегантно одетый и, главное, обладающий коммунистической идейной убежденностью» (С. Иконникова, В. Лисовский, с. 157). Никакой «новой» партийной критики в начале 1980-х годов не появилось. Она оставалась той же самой, которая обрушивалась на отдельных стиляг в каждом городе и поселке за двадцать лет до того и которая с оптимизмом утверждала коммунистический энтузиазм молодежи до самого конца коммунистической власти.
В 1983 году Институт социологических исследований РАН выпустил книгу «Проблемы повышения эффективности идейно-политического воспитания советской интеллигенции». Это не методическое пособие для комсомольских пропагандистов, а научный сборник, подготовленный, как сказано в предисловии, «на основе материалов ряда социологических опросов 1978—1982 гг.» (с. 4). Авторы проверяли идейную закалку молодежи, обеспокоившись тем, что «в последнее время все чаще объектом идеологических диверсий империализма становится молодое поколение советской интеллигенции» (с. 167). Опросы продемонстрировали образцовую картинку: в умах юных физиков и лириков идейная граница на замке. «Анализ результатов социологических исследований показывают, что для представителей творческой интеллигенции характерно систематическое обращение к произведениям классиков марксизма-ленинизма, материалам съездов нашей партии, Пленумов ЦК КПСС» (с. 51). Молодежь сообщала об огромном интересе к ленинским зачетам, ленинским урокам и общественным поручениям – «все положительно оценили влияние общественных поручений на творчество» (с. 47). Карьерой интересовались 1,2% опрошенных (с. 99), а «чуждым» искусством не интересовался никто. Правда, отдельные юноши и девушки «не смогли правильно указать факторы, которые способствуют повышению жизненного уровня трудящихся» (с. 131), но в остальном все было прекрасно. Идеологические и культурные диверсии не смогли возбудить у молодежи интереса к «буржуазным ценностям» и «ослабить ее революционный энтузиазм» (с. 168). Поэтому, заключают авторы, надо «развернуть идеологическое наступление против империализма по всему фронту. Это предполагает прежде всего пропаганду внешнеполитического миролюбивого курса нашей партии» (с. 171). Кого обманывали авторы сборника – только ли «нашу партию» или самих себя тоже – осталось тайной.
Собственно, идеологическое наступление не утихало никогда. Образ врага и враждебного мира насаждали без передышки, но такими нелепыми средствами, которые могли повлиять разве что на маленьких детей. Конечно, всякий тоталитарный и авторитарный режим хочет превратить взрослых в невзрослых. Воспитывая подневольных людей, пишут Борис Бим-Бад и Сергей Гавров, режим стремится внушить им «младенческий комплекс зависимости от „няньки-воспитателя“» (Б. М. Бим-Бад, С. Н. Гавров. Модернизация института семьи: социологический, экономический и антропологический анализ. – М.: Интеллектуальная книга – Новый хронограф, 2010, с. 49).
Однако «нянька-пропаганда» была уж очень глупая. Враги-американцы, пугала нянька, живут по-нищенски. Ютятся, бедолаги, словно в казарме, питаются скудно, недоедают. У нас жизненный уровень выше, потому что «экономика СССР развивалась более высокими темпами» (Ж. Т. Тощенко. Идеология и жизнь. Социологические очерки. – М.: Советская Россия, 1983, с. 150). Нью-Йорк – совсем бедный город. Квартирки дорогущие, а тесные, убогие: «Никаких гарнитуров, никаких „стенок“. Вся одежда – в стенных шкафах. Отделка комнат одинакова: и стены и потолок выкрашены матовой белой краской. Дешевый хлеб (его называют „ватный“) – 80 центов. <…> Такая конкретная информация позволяет советским людям сравнить реальное положение вещей и самим сделать выводы об уровнях жизни в нашей стране и в США» (с. 154, 155).
Детей постарше и посмелее пропагандистский долбеж о врагах подбивал на авантюры с опасными последствиями, как моего собеседника Л. С.
«В 4 классе произошел такой случай. По радио и по телевизору с утра до вечера трубили о некоем абсолютно неизвестном мне писателе Солженицыне, который, будучи „литературным власовцем“, написал человеконенавистнический и антисоветский роман „Архипелаг ГУЛАГ“. Естественно, будучи 10-летним советским мальчиком, я не только никогда не слышал ранее о Солженицыне, но и не знал, кто такие власовцы, что такое ГУЛАГ, и боюсь, впервые узнал термин архипелаг на уроке географии. Но, будучи мальчишкой с хулиганскими замашками, я сообразил, что неизвестный писатель Солженицын запретен, а значит, интересен, ведь запретный плод сладок. Если кто-то помнит из детства, советская полиграфическая промышленность не баловала школьников разноцветными тетрадками, но тетрадки по литературе на обложке были украшены портретами писателей с их изречениями. У меня были тетрадки с портретами Маяковского и Некрасова. Так вот, я посчитал, что Николай Алексеевич больше подходит свой внешностью на портрет Александра Исаевича, и чуть-чуть увеличив шариковой ручкой бороду (как угадал-то!), зачеркнул фамилию Некрасов и подписал Солженицын. Такую вот тетрадку с домашней работой я и сдал учительнице по литературе. Затем помню, что директриса школы Сиротина у себя в кабинете проводила тщательный допрос в присутствии секретаря парторганизации и учителя истории Михельсона на темы „Где я слышал фамилию Солженицын?“, „Есть ли у нас дома книги Солженицына?“, „Какие радиопередачи слушают по вечерам мои родители?“, „Откуда мне известно, как выглядит Солженицын?“, „Нет ли у нас родственников за границей, в особенности в ИзраИле?“. Я молчал, как партизан. История, к счастью, не имела продолжения» (Л. С. Интервью 10. Личный архив автора).
Моего собеседника А. Г. и его одноклассников испугал и поразил поступок «директрисы», которая донесла на незнакомую девушку: «Однажды она похвасталась нам, что видела на улице девушку с американским флагом на сумке и „сообщила, куда надо“, после чего мы решили держаться от нее подальше» (А. Г. Интервью 4. Личный архив автора).
Как советские люди, взрослые и дети, представляли себе жизнь за границей (за границей светлого мира в чаще темного леса), стало предметом изучения только в новом веке.
Ольга Эйдельман опирается в своем исследовании на специфический материал – рассекреченные документы прокурорского надзора, переполненные свидетельствами невероятных идейных заскоков с трагическими последствиями. «Пропаганда муссировала мрачный образ буржуазного мира, а особенно его цитадели – Соединенных Штатов Америки. В ответ в крамольном народном сознании возникает образ Америки как земного рая. Америка – страна, где рабочие ходят в костюмах и имеют машины, работают мало, а получают много, где исполняются все желания. Несколько армянских подростков из неблагополучных семей попытались угнать самолет для бегства за границу, так как думали, что там они могли бы стать кем мечтали – один киноартистом, другой музыкантом» (Крамола…, с. 113). Если в пропаганде по нашу сторону границы – добро, а по ихнюю – зло, то добро и зло менялись местами. 5 ноября 1967 года в Красноярске были разбросаны листовки, авторы которых воплотили эту перемену мест в противопоставлении «СССР и Америки как „этого света“ и „того света“: „Америка, уничтожь дракона!“, „Америка! Когда ты придешь и разгромишь драконское царство?“» (с. 121). Самые наивные, умозаключая, что Америка болеет душой за простых советских людей, слали президенту США жалобы с просьбой о помощи. Самые глупые писали письма в посольства и в редакции радиостанций, выражая желание стать «буржуазными наймитами». Для всех это кончалось полновесным сроком. Только авторов красноярских листовок не нашли.
«Пропаганда времен „холодной войны“ как бы уравнивала фашизм с Америкой (и западными странами вообще), объявляя их агрессорами» (с. 117). Вероятно, и этому кто-то верил. Мы не знаем и уже не узнаем, сколько было таких доверчивых среди взрослых здравомыслящих людей. А среди детей – каждый вспомнит по себе. Родители никогда и ничего вразрез пропаганде не говорили. О Хиросиме я знала с самых неразумных лет и не сомневалась, что фашистская Америка были союзницей фашиста Гитлера, поэтому и бомбила мирный трудолюбивый японский народ, который был, конечно, в союзе с нашим мирным трудолюбивым народом. Узнав реальную конфигурацию сил, лет в девять, удивилась и призадумалась. Но никого об этом не спросила.
